ДРУГ ДО СМЕРТНОГО ЧАСА
(БЫЛЬ)
Василия Ш. я знал. К тому времени из мужика шибутного, каким был, стал он молчаливым угрюмцем. А напьётся – плачет. И прилепилось хлёсткое прозвище: размазня.
Имела ли к этому отношение собачья история? В деревне многие помнили, как Трезор спас жизнь хозяину.
Раз бабку под мосток у ручья загнал, просидела с час, умирая со страху. А бык не отходил – брёвна выворачивал, норовил достать. Покуда Василия не дозвались. Он один хоробрился и властвовал над дурным Гришей.
Но случилось, взбесился бык. Подскакал Василий, а тот голоса не слышит, враз сбил лошадь. Опрокинул. Василий опомниться не успел – бык к нему. Отползая, уворачиваясь, ухватился Василий за рога, а бычина давай головой мотать...
Держался, как мог, Василий. Кричал. Никого поблизости. Стал изнемогать, обессилел – отпустит руки – и всё, конец ему.
А неотлучно молодой пёс был с Василием. Когда бык напал, Трезор храбро заступился – бросался, кусал, рвал где только мог. В последний момент вцепился зубами в бычий пах...
Словом, спас хозяина Трезор. И сам уцелел.
Василий с неделю всем рассказывал, как дело было и какой у него друг верный Трезорушко. Ездил по деревне, пёс, радостный, бежал рядом с санями. И уже знали, обещал Василий устроить для пса хорошую будку и годовать Трезора за спасение до старости собачьей – кормить и холить столько лет, сколько псы живут.
Будку и в самом деле знатную сколотил Василий, просторную, из нового теса, кошмой утеплил – не было другой такой, даже смотреть приходили.
Хорошо зажилось Трезору. Ублажал его хозяин, требуху лакомую, косточки мозговые, сладкие сам носил псу.
А будка та, между прочим, и Василию сослужила службу. Зимой ему переночевать в ней пришлось, в обнимку с любимым псом: три дня пропьянствовал, жена наказала – не пустила в дом.
Старость собачья – не за горками. Поседели усы, не бегун более Трезор, раздался, зажирел.
– Что ты его не забьешь, к чорту!
– Не-е! – отвечал Василий, не глядя на пса. – Догодую ужо!
А тут заболел сродник, брат жены. И пришло многим на ум, что вылечится он... собачьим салом.
Василий чуть щи не пролил, как сказали ему.
Покрутил головой.
– Мало собак, что ли?
– Нешто пожалеешь? Жизнь собачачая тебе дороже человеческой?!
И ещё приступали.
Раздумался Василий. И в самом деле: состарел Трезорко, смотрит виновато – глаза отводит, понимает, что совсем не тот стал.
– Ладно. Всё равно сдохнет. Берите.
Когда понурого пса повели за сарай - всё оглядывался Трезорка, оглядывался...
